Продолжение. Публикуется в сокращенном виде. Отрывок из книги Марка Гальперина “Прыжок кита”
Я уже продекларировал, что основная линия книги — это история двух американцев, приехавших в СССР по не очень понятной причине и организовавших маленькую лабораторию, которая быстро выросла и, среди всего прочего, оказалась причастной к рождению советской микроэлектроники и к созданию весьма успешной вычислительной системы для подводных лодок.
Мне суждено было преодолеть многие препятствия, прежде чем стать сотрудником, а потом и соратником этих двух необычных инженеров с удивительной судьбой. Этот бег с препятствиями начался прямо со студенческой скамьи, а растянулся на тридцать лет. Оказалось, что мои студенческие годы во многом способствовали успешности этого научно-производственного марафона, поэтому начну я свою историю тоже прямо с последней стадии студенческих воспоминаний.
Я еще студент. Но завтра распределение. Сейчас многие молодые не знают, что это такое, а значит это, что государство, которое считает, что оно тебя выучило за свой счет, вот сейчас и отправит молодого специалиста трудиться туда, где он нужней всего, и там он будет привязан по крайней мере на три года. Только не думайте, что я считаю такую систему порочной, вовсе нет, все очень даже справедливо, а для людей пассивных и не очень знающих, чего они хотят, так еще и гуманно. Но главное, что есть простой способ позаботиться о своей судьбе: если у тебя в зачетке все очень даже красиво, то ты имеешь право выбора. У меня как раз все хорошо, право выбора полное, но тут-то и начинается занимательная часть истории. Я, естественно, хочу заинтересовать читателя с первых строк, поэтому надо объяснить, что я оканчиваю, где живу и куда могу распределяться.
Итак, действие происходит в Ленинграде. Я сам — коренной ленинградец и прожил там всю жизнь за исключением военных лет, когда с родителями был в эвакуации в Новосибирске, да вот еще на старости лет, закончив дела к 70 годам, перебрался с женой в Австралию, в город Мельбурн, где уже много лет живут моя дочь и мой внук.
Мой факультет точной механики славился великолепной кафедрой приборов точного времени, практически монопольно готовившей конструкторов, производственников и руководителей часовых заводов по всей стране, снабжавших все население весьма достойными часами, включая такие громкие будильники, под которые могли спать и просыпать лекции только студенты ЛИТМО. Однако нельзя забывать, что в те «доэлектронные» времена часики тикали не только на руке или на ночной тумбочке, но и в составе взрывателей снарядов, мин и торпед. Были еще кафедры сопротивления материалов, теории машин и механизмов, деталей машин, соединенные в последующем в единую кафедру с аббревиатурой ТММиДМ, что расшифровывалось как «тут моя могила и детей моих». А еще были кафедры технологии приборостроения, станков и другого оборудования, режущего инструмента.
Все кафедры вели очень насыщенные программы для всего факультета и в целом закладывали прекрасный общеинженерный фундамент подготовки инженеров широкого профиля, к сожалению, во многом утраченный в последующие годы в связи с появлением многих новых дисциплин. Как правило, это было объективно необходимо, но порой носило и конъюнктурный характер.
Особо выделялась кафедра гироскопических приборов, в послевоенные годы это был взлет гироскопического направления как для традиционных целей навигации кораблей и авиации, так и для разнообразных систем стабилизированных платформ в ракетостроении и космонавтике, а потом и в маркшейдерском деле.
Ну а наша кафедра была совершенно удивительной. Называлась она «Кафедра вычислительных и счетно-решающих приборов и устройств». Попасть на нее при переходе на третий курс было необычайно трудно, нужно было иметь не только высокий средний балл за предыдущие годы обучения, но и почти обязательно — успешную работу в студенческом научном обществе, причем неважно, по какой специальности, лишь бы имелось желание и умение шлифовать собственные мозги и заставлять их напряженно работать. Известно было, что активно приветствуется работа на кафедре, в том числе и финансовой поддержкой, а также прохождение факультативных курсов, которые вели ведущие специалисты профильных НИИ города. Были, например, ребята, которые начинали работать сразу после возвращения первокурсников с первой месячной поездки «на картошку», и, конечно, к таким ребятам преподаватели относились особенно трепетно и готовили их по отдельной программе. Таким студентом был Гена, а в дальнейшем профессор Геннадий Иванович Новиков, в течение многих лет — блестящий лектор, заведующий кафедрой, любимец студентов, да еще и ректор института, да еще и в самые тяжелые девяностые годы.
Он, кажется, в первый же день на первом курсе пришел в институт с собственным паяльником, был усажен в уголке и всегда что-то паял, чертил — словом, был допущен к самому святому, к участию в разработке первой собственной ламповой ЭВМ для оптических расчетов ЛИТМО-1, которая много лет активно эксплуатировалась проектировщиками оптических систем. И хотя она мало отличалась от универсальных ламповых ЭВМ первых поколений, но, во-первых, была, работала при большом дефиците машинного времени в те годы, а главное, обеспечила возможность и даже неизбежность глубокого понимания архитектуры ЭВМ, машинной арифметики и многого другого.
Кафедра существует с 1937 года, очевидно, это первая кафедра вычислительной техники в СССР. За словом «вычислительной» скрывались многочисленные модели оборудования для машинно-счетных станций, перфораторы, табуляторы, которые послужили серьезным фундаментом для освоения и создания периферийных устройств для электронных ЭВМ, а также механические счетно-решающие машины: калькуляторы типа «Феликс», которые еще можно видеть в музеях, а главное, машины для сложнейших инженерных расчетов, без которых, я думаю, лет на десять задержалось бы развитие современной ракетной техники, космонавтики и ядерной физики различного назначения.
Второе направление кафедры составляли аналоговые счетно-решающие приборы. В те годы мы изучали преимущественно механические приборы, они были, как мне сейчас представляется, каким-то загадочным соединением коноидов, каждый из которых преобразовывал угол поворота вокруг своей оси и перемещение механического щупа вдоль оси, повторяющего конфигурацию поверхности этого коноида, — в сложную функцию двух переменных. Тогда мы все это видели не только на картинках или в лабораторных работах: на занятиях военно-морской кафедры мы изучали сложнейшие аналоговые устройства для расчета углов наведения корабельных орудий и торпед, а на выпускном экзамене должны были в течение нескольких минут находить и устранять неисправности в этих устройствах и системах. Никогда не забуду это ужасное испытание, которое началось еще на военно-морской практике в 1957 году на красавце эсминце 56-го проекта. И какое счастье было вскоре познакомиться с системами, решающими те же задачи с помощью функциональных потенциометров, вращающихся трансформаторов, а уже не за горами было время, когда те же главные конструкторы реализовывали те же сложнейшие задачи цифровыми методами, с помощью универсальных вычислительных структур, в корабельном, самолетном и ракетном исполнении.
Заведовал кафедрой совершенно необычный человек, с которым мы еще встретимся на страницах этой книги. Пока лишь немного заинтригую читателя необычным сочетанием его наград и званий: профессор, барон, кавалер орденов Св. Анны двух степеней, Св. Станислава двух степеней и Трудового Красного знамени. Это был Сергей Артурович Изенбек.
Я рассказываю читателю все эти подробности отнюдь не из ностальгических настроений, свойственных моему возрасту. Все герои повествования, которым сразу будет дана краткая кадровая характеристика, окажутся причастными к основному содержанию книги и встретятся нам еще не один раз, порой в самой неожиданной обстановке, когда уже не будет возможности знакомить читателя с их биографиями. Так и с профессором Изенбеком: я никогда бы не подумал, что этот скромный человек являлся основоположником важнейшего в отечественной промышленности направления, в рамках которого предстояло родиться и прожить успешную жизнь главной работе моей жизни — системе «Узел».
Но вернемся к распределению. Процесс простой и, как правило, без неожиданностей. Но при моем распределении уже в течение нескольких месяцев по городу ходили слухи, что есть какая-то спецлаборатория, где занимаются совершенно новым направлением работ, но невозможно узнать, каким (это еще можно стерпеть, хотя и любопытно!). Что руководят этой лабораторией какие-то два чеха (ну и что?), а говорят они по-русски очень плохо, с каким-то не чешским акцентом (ну подумаешь!), на работу принимают только после собеседования лично с ними (и это можно стерпеть), но берут людей независимо от национальности (не может быть!) да еще имеют право любого молодого специалиста выпроводить на улицу, если он оказался дураком, бездельником, или подлецом, или всем одновременно. И тут с воплем: «Хочу к чехам!» — я решил свою судьбу…
На самом деле не решил, хоть и серьезно призадумался. Отцу сказал, он начал отговаривать: он-то хлебнул в жизни всякого. Поэтому я место себе на всякий случай закрепил. И вдруг на предварительном распределении встречаю недавнего выпускника нашей кафедры Виталия Валькова, которого я помнил как весьма серьезного парня, немного излишне амбициозного, немного понтового. А с ним вместе человека намного старше, в форме офицера морского торгового флота. Виталий меня с ним знакомит, мы говорим несколько минут ни о чем и расходимся.
Этим человеком был Николай Иннокентьевич Бородин. В моей судьбе он сыграл большую роль, а еще бóльшую — в судьбе тех разработок, которые составили славу нашего коллектива, в том числе и в создании основных узлов и блоков системы «Узел», в обеспечении ее надежности. Во время нашего знакомства он был доцентом, а вскоре стал профессором Высшего мореходного училища имени Макарова.
На фото вы можете увидеть Николая Иннокентьевича в неплохой компании, жаль только, что он не всегда носил свою морскую тужурку с галунами, она делала его совершенно неотразимым. На снимке он записывает что-то очень важное. Справа от него — смеющийся Филипп Георгиевич Старос, вдалеке мелькает лысина Иозефа Вениаминовича Берга, он всегда на что-то отвлекался. А на стуле сидит поистине легендарный человек: академик, адмирал, в прошлом первый на советском флоте командир подводной лодки, бывший заключенный сталинских лагерей, бывший заместитель министра обороны и много еще кто. Но к этим его ипостасям мы еще вернемся при многократных встречах с Акселем Ивановичем Бергом. А сейчас только скажем, что это большой и верный друг Староса и Берга, а еще и необычайно веселый и остроумный человек. Очевидно, очередную шутку Акселя Ивановича записывает в своем блокноте Бородин.
Николай Иннокентьевич был блестящим радиоинженером, крупнейшим специалистом по теории распространения радиоволн. В коллективе, который создавал первые образцы отечественных управляющих машин, он сумел воспитать большую плеяду инженеров, специалистов по схемотехнике, логическому проектированию вычислительных устройств и устройств памяти ЭВМ. Многие из моих сверстников, пришедшие на работу в одно и то же время, составили костяк его команды, став прекрасными специалистами в этой области. Я до сих пор немного им завидую, потому что, проработав несколько лет под прямым руководством Николая Иннокентьевича, я так и не стал радиоинженером и все время старался уйти из-под его опеки. Мои интересы изначально, еще со студенческих лет, находились в неотрывно связанной, но все же другой области проектирования — это построение систем, программирование, а в более широком смысле — применение управляющих машин в различных областях техники.
В электронной версии книги читатель найдет биографию Николая Иннокентьевича, написанную его учеником и другом Виктором Петровичем Кукушкиным. Виктор первым из всей нашей команды взялся за то, чтобы восстановить память о наших учителях, чтобы она не исчезла без следа и не была девальвирована после всех немыслимых событий, которые с нами происходили в течение пятидесяти лет!
Я продолжаю свой поход по «ярмарке невест». Немного погодя Виталий снова подходит ко мне и берет простейшим способом. Он говорит мне: «Слушай, ты моему шефу понравился, мы вот тут работаем у двух чехов, и он тебя берет. Вот только разнарядки у нас пока нет, мы не успели ее оформить, но это ерунда, нам ни в чем не отказывают. Пока ты сдаешь сессию и госэкзамен, все будет сделано, в сентябре придешь на практику, а если захочешь, сразу придешь работать». И вот таким простым приемом он взял меня и еще моего товарища Гошу Чистякова, тоже в ближайшем будущем владельца красного диплома.
В моей книге мы встретимся с Виталием еще много раз, и, несмотря на многие беды, которые он на себя накликал, я сохранил о нем самое высокое мнение, и не только потому, что он стал доктором технических наук, лауреатом Государственной премии СССР, профессором и директором крупного института, для которого он построил огромное здание в Ленинграде, на площади Победы, напротив гостиницы «Пулковская». Он был талантливым и честным человеком и умел быть настоящим другом. Но в тот раз он меня обманул, и как же я ему за это благодарен! Это был мой первый шаг на пути к Старосу.
Отпуск на лестнице
Теперь мне надо было пройти официальное распределение. Эта процедура проходила довольно торжественно и хорошо запомнилась. Комиссию по распределению возглавляет ректор института (тогда это был А. А. Капустин), присутствуют руководство кафедры, кадровики, которые представляют поочередно каждого выпускника, вызывая их в порядке общего балла по всем дисциплинам, а также представители предприятий, которые подбирают себе работников. Как правило, все заранее подготовлено и проходит гладко, но все студенты волнуются, ведь всяко бывает в жизни.
Меня приглашают в начале списка, не помню, вторым или третьим, зачитывают краткую характеристику, гости шуршат своими шпаргалками, подготовленными по итогам предварительного распределения, и ректор впервые в жизни обращается к тебе по имени-отчеству — ведь ты пришел наниматься на работу как будущий инженер — и спрашивает, в какую фирму из числа предложенных ты хотел бы пойти работать. И я, не задумываясь, называю предприятие, которое уже много лет заявляет специалистов по вычислительной технике, никогда их не получает и, в конце концов, берет выпускников других кафедр, согласных пойти на конструкторскую работу.
При этом все знают, что это работа очень простая и неинтересная. Помнится, что надо было проектировать отдельные узлы радиоприемных устройств под громким названием «верньеры», а попросту маховички, с помощью которых на приемопередатчике выбирается частота, на которой надо работать. Это нормальная инженерная деятельность, но явно не та, к которой нас серьезно готовили.
Мое заявление вызвало шок и у ректора, и у руководства кафедры, да и среди представителей предприятий пошел удивленный шепот. Ректор задал несколько вопросов, не скрывая своего удивления и недовольства, предложил несколько мест по нашей специальности, но я твердо стоял на своем и ничего не объяснял. В конце концов, ректор меня выгнал и предложил зайти к нему завтра.
Следом за мной был приглашен несчастный Гоша, тоже отличник. И его сразу спросили, а не собирается ли он тоже пойти работать в такое-то предприятие. Он с трудом выдавил из себя «д-да» и тоже был изгнан из кабинета.
На другой день мы снова оказались в кабинете ректора, который называл нас уже просто по фамилии, и мы честно объяснили ему причину своего выбора. Он понял ситуацию, популярно объяснил нам, что процедура перераспределения с одного предприятия на другое даже в рамках одного ведомства крайне сложна, но мы твердо стояли на своем, и в конце концов на нас махнули рукой, распределение состоялось. Дальше в течение месяца мы не вспоминали о распределении, нам надо было сдать очень тяжелую сессию, экзамены были по основным профилирующим предметам, но самым главным и тяжелым был госэкзамен на военной кафедре, о котором я хочу рассказать немного подробнее. Тяжелым он был потому, что нужно было подготовить материал, который изучался в течение четырех лет. Готовиться можно было только в институте и в рабочее время, правда, включая и выходные дни, все наши тетради с конспектами лекций и технические описания аппаратуры, которую надо было чинить с закрытыми глазами во время экзамена, хранились в секретной части, и это естественно. Еще тяжело было потому, что стояла ужасная погода, и я отлично помню, что за день до экзамена пошел снег. А это было 1 июня 1959 года. Поскольку я уже в предисловии обещал рассказать читателю, как шел навстречу «Узлу», замечу, что военно-морская подготовка прекрасно дополняла и знания, и идеологию проектирования вычислительных средств и систем управления оружием независимо от того, на каком поколении аппаратуры создавались эти системы — механических устройствах типа коноидов, электромеханических устройствах, релейно-контактных схемах, дискретных электронных компонентах или сверхсовременных больших интегральных схемах и микропроцессорах. В самые тяжелые моменты проектирования новейших систем я с удивлением и благодарностью вспоминал лекции профессора Изенбека о принципах построения некоего «горизонтально-базисного дальномера» времен его творческой молодости, над которыми мы тогда втихомолку подшучивали, и мне становилось немного стыдно.
Продолжение следует.
- БЕCПЛАТНАЯ доска объявлений: https://зеленоград-инфо.рф/ads
